НОВОСТИ
|
|||
|
Я перестал грести и положил весло поперек лодки. Тишина охватила нас. Даже капли воды, стекавшие с лопастей весла, падали в Гаую бесшумно. На розовеющем фоне закатного июльского неба четко вырисовывались зубцы высоких утесов окружавшего нас каньона. Не хотелось причаливать, выбирать место для ночлега. Куда лучше вот так сидеть в лодке и слушать тишину... Не сразу наш выбор остановился на Гауе. Что на этот раз путешествуем по Латвии — решили давно и твердо. Но по какому маршруту?
Привлекательна, например, быстрая, хотя и мелководная Дубна: порогами своими, преодоление которых требует достаточной сноровки, многочисленными озерами, богатыми рыбой и раками, красивыми берегами. Можно было пойти по спокойным рекам Мемеле и Лиелупе. Или спуститься по Венте от древнего города Кулдиги до впадения реки в Балтийское море. Популярен в стране водный маршрут по озерам средней ее части, включающий поход по главной реке Латвии — Даугаве. Но пересилила Гауя. Сплав по ней, с порогами, высокими обрывистыми берегами, интересен для каждого байдарочника. А для познания истории Латвии и ознакомления с ее сегодняшней жизнью путешествие по Гауе дает, пожалуй, наилучшие возможности.
Много хорошего увидели мы за эти дни. Забирались в леса, где, перемежаясь с березняками и ельниками, густо росли ольха и тополь, орешник и ясень, бересклет и вереск. Стройные сосновые боры, березовые и дубовые рощи напоминали нам привычные пейзажи средней полосы России. Их дополняли виды полей с яркой желтизной зреющих хлебов, густо-зеленой каймой окрестного леса и голубизной безоблачного неба. Правда, не было в тех полях широты российских просторов, но был в них, как и в остальных часто сменяющихся пейзажах, особый уют, своя неповторимая прелесть.
Все ощущалось, как что-то знакомое и в то же время было иным, строже, суровей. В строгости этой была своя прелесть, чуть холодноватая, по особому заманчивая.
За прихотливыми изгибами реки открывались то живописные строения хуторов и селений, то поляны, на которых серели огромные валуны, обильно поросшие мхами, а то небольшие, запрятанные в лесу озерца, окруженные песчаными дюнами и каменистыми оврагами. В июле — августе на берегах Гауи ягодное Эльдорадо. Лесная малина, смородина, черника и начавшая поспевать брусника прочно вошли в наш рацион, изрядно его украсив. Впрочем, как и грибы.
Купание на девственно чистых естественных пляжах, отличная рыбалка, вечерами уха и негромкие песни у костра, и постоянное ощущение радости ничем не замутненного общения с природой... Поистине, Гауя, ты открыла нам прекрасную Латвию! И не только с её природно-географической стороны. Три города считаются самыми красивыми в Латвии, и все они расположены на Гауе: Валмиера, Цесис и Сигулда.
...Береговая аллея в Валмиере привела нас к холму Героев.
14 декабря 1919 года. В кладбищенской часовне должна была состояться подпольная конференция валмиерских комсомольцев, но по доносу провокатора охранка захватила всех участников собрания. Военно-полевой суд по обвинению в попытке захвата власти приговорил 11 комсомольцев к смерти. Связанными их привезли на место казни. А они, избитые, измученные, пели революционные песни. Солдаты, назначенные для расстрела, отказались выполнить приказ, и палачами стали жандармы. Среди расстрелянных было шесть девушек. Иоганне Данилевич едва минуло шестнадцать.
Рядом — могилы других жертв буржуазного террора 1919 года, могилы советских людей, уничтоженных немецкими фашистами. Отступая в 1944 году, оккупанты подожгли Валмиеру, и лишь благодаря смелости советских воинов часть города удалось спасти. О подвиге подполковника Михаила Ковалева, командовавшего советскими бойцами, напоминает памятник на могиле героя.
В Валмиере мы побывали на одиноко возвышающемся среди равнины холме Зилайскалнс. Некогда у древних ливов он был местом жертвоприношений. С высоты сорокаметровой смотровой башни, возведенной на холме, открывается обширная панорама. Блестит озеро Буртниеки. На его дне, по словам легенды, находился замок — весь белый, с высокими белыми башнями. Здесь, победив в жестокой схватке Дракона — олицетворение враждебных мрачных сил,— герой народного эпоса Лачплесис воскликнул:
Тьма, растай! Ключ, открывай! Свободы замок из тьмы явись Туда, где солнце, где неба высь!
И сверкающий белизной замок Света медленно поднялся из глубин озера.
Из Валмиеры мы увезли первые сувениры: поднявшегося на задние лапки ежика и птенчика с забавно раскрытым клювиком и растопыренными крылышками. Раньше мы встречали изделия из шишек только на выставках самодеятельного художественного творчества, а в Латвии специальное предприятие «Дайльроде» сумело наладить массовое производство своеобразных и остроумных сувениров. И не только из шишек. Среди них шкатулки с инкрустациями из различных пород дерева и деревянные же фигурки рыбаков, миниатюрные латунные пластинки с силуэтами Риги и крохотные поделки из янтаря.
Забегая несколько вперед, скажу, что в Риге на выставках и в магазинах «Максла» мы любовались изделиями из кожи, чеканкой, вышивкой и керамикой, разнообразнейшими подсвечниками и цветными фигурными свечами, эстампами и выжженными на дереве рисунками — огромным многообразием изделий, воплотивших лучшие традиции латвийского народного искусства.
До селения Лиепа надо пройти всего полтора километра от устья реки того же названия. С незапамятных времен привлекает человека таинственный мир пещер, гротов и подземелий. Но если наши далекие предки использовали пещеры для укрытия от врагов и непогоды, то нас манят их загадочность, их суровая красота, возможности неожиданных находок. Лиела Эллита — Большой Ад. Как не побывать в пещере со столь интригующим и мрачным названием? Тем более что находится она в центре маленькой Лиепы.
Неподалеку отсюда, на хуторе Калачи, провел почти всю свою короткую жизнь поэт Эдуард Вейденбаум. Он страстно ненавидел мир мещан и богатеев. «В малых и больших ячейках и группах наряду с заграничными социалистическими брошюрами циркулировали списки стихов Вейденбаума», — писал, вспоминая дореволюционную пору, крупнейший латышский писатель Андрей Упит.
Промелькнуло устье Рауны, впадающей в Гаую, еще несколько километров, мост — и перед нами Цесис, город-заповедник.
Узенькие и кривые улочки старой части города вьются вокруг холма Риекстукалнс и приводят к мощным развалинам замка, возведенного более семисот лет назад орденом меченосцев. Крестом и мечом покоряли тевтоны Прибалтику. Замок в Вендене — как назывался в прежние времена Цесис — стал опорой немецкого влияния на северо-востоке Латвии. Не раз его делали своей резиденцией магистры ливонской ветви тевтонского ордена.
В средние века через Цесис проходил оживленный торговый путь, соединявший Балтийское море с Псковом и Новгородом. Русские купцы везли по нему меха и сало, мед и воск. Выгодное географическое положение способствовало росту и популярности Цесиса. «Я попал в большой укрепленный город»,— отмечал в своих записях французский рыцарь де Лануа в 1413 году.
Под стенами замка неоднократно происходили большие сражения. Здесь встречались армии шведских и польских королей, литовских великих князей, Ивана Грозного и Петра Великого. Несколько лет назад начались работы по реставрации замка, сильно пострадавшего при штурме его войсками фельдмаршала Шереметьева в 1703 году.
Вероятно, по окончании реставрационных работ впечатление от восстановленного замка будет очень сильным. Воссоздадутся в первоначальном виде башни, переходы, оживут архитектурные детали. Мы получим возможность видеть крепость такой, какой она была много столетий назад. Но как-то жаль, что исчезнут глубокие трещины, морщинами бороздящие стены, что не станет обвалов в башнях, что залечатся все раны, нанесенные временем и событиями. Руины обладают только им свойственным очарованием. С особой силой они передают ощущение старины.
Вот и сейчас, забравшись в глубокие бойницы — в каждой могут разместиться по три-четыре человека, — мы как бы видели отсветы пылающих окрест пожаров, озверевших рыцарей-меченосцев, слышали вопли и молитвы магистра.
Не раз вспыхивали в округе бунты против завоевателей. Но они жестоко подавлялись. «Мы... стали все сжигать и опустошать. Мужского пола всех убивали, женщин и детей брали в плен, угоняли много скота и коней»,— повествует хроника XIII века о «подвигах» меченосцев.
В «Длинном Германе», башне, названной так за тридцатиметровую высоту, находилась камера пыток. Никогда не проникал дневной свет в сырое и вечно темное подземелье. Своих узников предки современных фашистов спускали сюда по веревке, протолкнув сначала через узкую — около полуметра — щель в каменном полу.
Молчат камни, храня вековую историю многострадального народа. Обойдя весь замок, спустившись по крутому откосу или по мшистым ступеням каменной лестницы, хорошо побродить по парку, посидеть у одного из прудов, полюбоваться мягким светом вечернего солнца, вековыми деревьями, водяными лилиями непривычных расцветок.
А улицы Цесиса тоже живая история. Турецкие могилы. Откуда они в городе, отстоящем от Турции на тысячи километров? Оказывается, во время русско-турецкой войны 1877—1878 годов в Цесис привезли пленных турок.
В XIII веке построена огромная церковь Иоанна (ее готический шпиль появился гораздо позже — в 1853 году). Великолепный орган, могилы магистров, много древних реликвий. С шестидесяти пяти метровой башни — вид на город и его окрестности. В церкви, вмещающей до двух тысяч человек, в тысяча девятьсот пятом и семнадцатом годах проводились революционные митинги.
О минувшем напоминают памятные доски на многих домах, особенно на улице Ригас. Здесь и старая ратуша со сторожкой при ней, и жилые дома, сохранившие в неизменности свой вид с незапамятных времен, и дворики, иные из которых так и просятся на фотопленку.
Говорят памятные доски и о революционных событиях, которыми богата история города. В 1917 году Цесис был одним из основных революционных центров Латвии.
Неподалеку от вокзала — облицованное серым камнем здание. Некогда в нем размещалось реальное училище, в котором в 1915 году возник подпольный большевистский кружок молодежи. Одним из его организаторов был сын лесоруба Генрих Звейнек.
19 апреля 1919 года на Красной площади Москвы состоялись похороны комиссара Инзенской революционной дивизии. Он погиб на фронте. Тело доставили в Москву и торжественно похоронили у Кремлевской стены. Были речи над могилой, некрологи в печати. Но не ставили памятников в те трудные времена, и быстро истлели ленты венков. Случилось так, что могила комиссара стала на долгие годы безымянной. Лишь спустя пятьдесят лет имя Генриха Звейнека появилось на мраморной доске неподалеку от Спасской башни. Совсем юным он стал на путь подпольной революционной борьбы. После февральской революции — секретарь Цесисского Совета, участник октябрьских боев в Москве, организатор латышского Союза молодежи в Москве и секретарь его Исполбюро. С первых дней гражданской войны он на фронте. В 19 лет его назначают комиссаром Инзенской дивизии. Вместе с начдивом Яном Лацисом они создают эту дивизию, прославившуюся освобождением Сызрани и Самары, участием в разгроме Краснова на южном фронте, героической обороной Луганска.
Таковы вехи короткой жизни комиссара. Это был незаурядный, разносторонне одаренный человек. Жизнерадостный и поэтичный. Хорошо рисовал, писал стихи, играл на скрипке. В его характере сочетались решительность, несгибаемая воля с нежностью и лиризмом, внешняя сдержанность с горячим сердцем и любовью к людям.
Звейнек — один из тысяч латышей — участников гражданской войны, в которой они сыграли важную роль. Они «своим героизмом и подвигами заслужили право на признательность русского рабочего класса и мирового пролетариата. Это — храбрые среди храбрых, преданные среди преданных, бравые среди бравых», — писала о латышах газета «Известия» в январе 1920 года. Когда калединские банды напали на Донбасс, в Цесис приехал делегат от Украины. Он привез письмо, подписанное наркомом Антоновым-Овсеенко:
«На помощь рабочим Донецкого бассейна, на борьбу с калединцами, разоряющими край труда, придите, братья латышские пролетарии. Два полка латышей через неделю решили бы дело. Тыл дает и может дать только Красную Гвардию, гарнизоны или распущены или пали духом. Помогите нам, братья латыши! Голосом тысяч семей, обездоливаемых разбойничьими бандами, голосом борьбы, поднятой донецкими пролетариями, призываю вас на помощь! Да здравствует пролетарская солидарность! Да сгинут враги революции!»
И сформированный полк немедленно отправился в Донбасс.
Четыре раза были награждены высшей боевой наградой тех лет — Красным Знаменем ВЦИК — латышские соединения.
В Риге в специально выстроенном здании открылся музей красных латышских стрелков, мемориал их славы.
Неподкупный Берзин, принесший на стол Дзержинскому миллион, которым его пытались подкупить контрреволюционные заговорщики; прославленный полководец Ян Фабрициус, погибший, спасая незнакомую женщину с ребенком; легендарно смелый Владимир Азии и бесстрашно встретивший убийц Теодор Нетте, отважный партизан Имант Судмалис, Петр Стучка, Ян Рудзутак, Роберт Эйдеман и многие-многие другие отдали свои жизни, чтобы, как писал Маяковский, «в мире без России, без Латвии жить единым человечьим общежитьем».
О реке Амате мы слышали давно. Знали, что здесь ежегодно происходят водноспортивные соревнования. На своем небольшом протяжении — вся длина реки 66 километров — русло Аматы опускается почти на 200 метров, а в нижнем течении падение достигает 8—10 метров на километр. Это привлекает любителей острых спортивных ощущений. Подняться вверх по Амате на лодках оказалось невозможно, и, чтобы познакомиться с рекой, мы пошли пешком. Обнажения доломита и песчаника здесь достигают высоты 50—60 метров. Особенно эффектен утес Звартас Иезис с видами на Утес туманов, Обрыв елей и другие окрестные красоты. Посетили мы и рыбозавод Карли, главная задача которого — разведение форели и других лососевых и осетровых рыб. Мы впервые наблюдали все связанные с этим процессы. Подивились, когда услышали, что выловленные в той же Амате меченые экземпляры форели достигают веса 18—25 килограммов. А недавно на завод самолетом из Франции доставили мальков угря, и рыбоводы надеются успешно их вырастить.
Серое небо опустилось над Гауей, зарядившему дождю, казалось, не будет конца. Большинство предлагало пренебречь непогодой, двигаться дальше и убежать от нее. Но жаль было пропустить красивый участок, о котором нам говорили еще в Валмиере. Мы разбили палатки. И были вознаграждены. Сутки ожидания — и улетучились все наши невзгоды. Солнце пробивало кроны деревьев, яркими пятнами освещало их стволы. Зелень после дождя засверкала по-весеннему, острый запах леса не исчезал даже на середине реки.
Вечером выпала обильная роса. Веревки наших палаток туго натянулись, отсырело снаряжение; утром в долине появился туман. Уверенность в устойчивой погоде подтвердилась, стоило пройтись по опушке леса: цветы красного клевера раскрыты, а пауки в лесу спокойно плетут свою паутину.
Участок Гауи от Цесиса до Сигулды и вправду оказался исключительно живописен. Обилие притоков, по берегам — овраги, обрывы, скалы, утесы, развалины замков. Сама же Сигулда — небольшой городок, привольно раскинувшийся по обоим берегам Гауи, достигающей здесь стометровой ширины.
Легендами овеян старый парк в Сигулде. Много лет назад жила в Турайдском замке девушка. Она полюбила садовника из соседнего замка, и уже был назначен день их свадьбы. Но польский офицер, тщетно добивавшийся ее любви, обманным путем заманил Майю в пещеру. Девушка предпочла неверности смерть. Указав поляку на платок, повязанный вокруг ее шеи, Майя уверила его, что платок обладает чудодейственной силой: надевший его не может быть ни убит, ни даже ранен.
— Ударь меня саблей, проверь, — сказала она. — Видишь, я не боюсь.
И погибла, оставшись верной своей любви.
Такова легенда о Турайдской Розе — так за красоту прозвали Майю. Ее могила находится у многолетней липы неподалеку от пещеры. По мотивам легенды Ян Райнис написал трагедию «Любовь сильнее смерти».
Над пещерой Гутманя — небольшая пещера Виктора. Фрагмент той же легенды: Виктором звали садовника, жениха Розы. Он вырубил эту пещеру, чтобы девушка могла смотреть отсюда, когда он работал в саду Сигулдского парка.
Огромные, в два-три обхвата, дубы — настоящее украшение Сигулдского лесопарка, а рядом клены, вязы, ясени, липы и десятки других лиственных деревьев на обширной (почти 700 га) территории среди песчаных обрывов. Ландшафт необычайно многоцветен. Прослойки песчаников желтого, зеленоватого, красного, белого цвета различных оттенков в сочетании с разнообразием зелени лиственного леса — трудно придумать что-либо ярче и красивее.
Древняя земля Сигулды напоминает о прошлом. Мы поднялись на невысокий пригорок, плоский холм, Ратакалн, который в старину служил местом казни крестьян. Только за десять лет, с 1630 по 1640 год, здесь было сожжено сорок человек, обвиненных в колдовстве. В парке множество каналов с перекинутыми через них мостками, искусственных озер с берегами, облицованными плитами из туфа, дорожек, прихотливо петляющих меж деревьев. И повсюду — достопримечательности: руины средневековых сооружений, старинные церкви, пещеры и родники, могилы советских воинов, освобождавших Латвию.
И уж совсем неожиданное: знакомство с коллекцией бабочек. Председатель местного отделения общества охраны природы Александр Швалковский оказался страстным коллекционером и охотно познакомил нас не только с бабочками Латвии и всей Прибалтики, Дальнего Востока и Закавказья, но и с обитательницами Борнео, Суматры, Явы, Индии, Австралии, Тибета, Турции.
После Инчукална Гауя становится малоинтересной. Русло мелеет, дробится на рукава, берега заболочены. Поэтому мы не стали выходить к устью, а направились по каналу, соединяющему Гаую через Кишозеро с Даугавой. Пришлось сделать две обноски по берегу — дело, в общем, привычное.
Уже с высокой дюны перед озером Малый Балтэзерс открылся далекий вид на Ригу. В бинокль мы постарались разглядеть знаменитого петуха на высоком шпиле, заочно знакомого всем нам.
Первое впечатление от столицы страны — изобилие цветов. Розы, гладиолусы, огромные ромашки, каллы, гвоздики в витринах и на прилавках магазинов, на столиках кафе и в библиотеках. Цветы украшают столы сотрудников в учреждениях. В тоненькой керамической вазочке, а то и просто в стакане всего два-три цветка, но они радуют глаз. Купить цветы можно повсюду, чуть ли не на каждом перекрестке, не говоря уж об огромных цветочных рядах на рынках. Обилие цветов сочетается с обилием зелени. Широкой лентой разрезают центр Риги бульвары и скверы.
Шестьсот с лишним тысяч жителей Риги — больше четверти всего населения страны.
Средневековая часть столицы — Старая Рига — возникла в начале XIII века. Названия узких, затейливо изгибающихся улочек отразили занятия тогдашних горожан: Калею — кузнечная улица, Миеснику — мясницкая, Аудею — ткацкая, Андру — пивоваров и так далее. От некогда опоясывавшей город крепостной стены теперь осталось очень немного. Сохранились лишь одни ворота — Шведские. Неуклюже высится каменная громада — бывший Рижский замок.
В нем разместились музеи.
Здания далекого прошлого создают колорит Старой Риги — все эти купеческие дома и амбары, костелы и церкви. На иных кровли чуть не вдвое выше стен, и лишь с торца видно, что на их чердаках разместилось еще несколько этажей. Или четырех-пятиэтажный дом, и в каждом этаже лишь по одному-два балкона, а ширина фасада не больше четырех-пяти метров. К нему прилепился такой же узкий двухэтажный... Видно, дорога была земля в этих переуплотненных постройками кварталах, где романский и готический стили соседствуют с вычурным или тяжеловесно-аляповатым модерном банковских и административных зданий, возведенных в годы буржуазной Латвии. Рига пострадала от гитлеровского нашествия, но на месте развалин появилось немало современных удобных и красивых сооружений.
Торопиться здесь с осмотром нельзя. Нужно пристально вглядеться в детали архитектуры. Не пропуская скульптурных эмблем над входами, старинных фонарей и свисающих кое-где со стен металлических канатов. Заходить в темные дворики и под своды сумрачных галерей, постоять на лестничных площадках, у молчаливых люков и подвалов. Любоваться остроконечными кровлями и затейливыми поворотами улиц — иногда настолько узких, что по ним могут пройти лишь пешеходы. Только так можно по-настоящему прочувствовать, впитать колорит многовековой рижской старины. Площадь перед Домским собором. Здание собора, заложенное в 1211 году, много раз перестраивалось и теперь соединяет готику с ренессансом и барокко. Собор славится органом изумительной красоты и силы звука. Концерты лучших музыкантов, исполняющих Баха, Бетховена, Моцарта, Гайдна, современных композиторов, неизменно привлекают массу слушателей.
Образцом высокого мастерства служат многоцветные витражи в окнах собора. Рижские витражисты и ныне создают яркие произведения. Их работы можно встретить в Закавказье, на Севере и во многих других районах.
Гулко разносятся над сосновым лесом, над полянами размеренные и тревожные удары метронома. Это стучит сердце Саласпилса — фашистского лагеря смерти, что находился неподалеку от Риги.
Почерневшие хвойные иглы покрывают песчаную дорогу, ведущую к нему от платформы электрички. Последняя развилка — и перед нами монументальная стена стометровой длины и двенадцатиметровой высоты. Всего пять слов:
«За этими воротами стонет земля».
Внутри стены — мемориальный музей. Фотографии и цифры. Более шестисот тысяч человек уничтожили немецкие оккупанты в Латвии. Детей и женщин. Молодых и старых. Мирных граждан и военнопленных. Латышей, русских, евреев и других. Из них сто тысяч погибли здесь.
Ровным голосом рассказывает об ужасах Саласпилса женщина-экскурсовод. Одиннадцатилетней девчушкой была она водворена в детский барак лагеря и спаслась лишь благодаря счастливому случаю.
Бетонные плиты Дороги смерти. Кусты шиповника обозначили места, где стояли десятки бараков. Невозможно отвести глаз от стены, стоящей на месте детского барака, от высеченного на ней детского рисунка: домик, человечки, солнце. Никаких слов. Только эти неумелые штрихи.
Море и Латвия неотделимы.
Десятки кораблей швартуются в Рижском порту. Рядом с английскими стоят у причала финский «Батилли» и «Корморан» из Германии. Чуть дальше наши банановозы и французский «Форт Санта Мария» разгружают фрукты из Африки.
На многие километры протянулись пляжи Рижского взморья. Песчаные дюны, густые кустарники, сосны прямо на берегу. Сразу из воды можно перейти в их тень или, углубившись немного, оказаться в лесу и полакомиться малиной и черникой. И снова вернуться к золотистому песку и ласковым волнам. Правда, чтобы дойти до глубины, где можно поплавать по-настоящему, надо порядочно прошлепать по мелководью. Дно опускается постепенно, к великому удовольствию детишек и всех не умеющих плавать.
Но если вам захочется тишины у берега моря, последуйте нашему примеру: направьтесь в противоположную от Юрмалы сторону, к Саулкрасты. Взморье такое же, а людей гораздо меньше. Мы прогулялись туда на байдарках. Хоть и вдоль берега, но все-таки по морю!
Добравшись до «Волшебной рощи» — хаоса камней, растянувшегося широкой полосой километра на два,— мы изощрялись в выкрикивании слов со звонкими окончаниями и вслушивались в гулкие раскатистые отклики. Эхо добросовестно выполняло свои обязанности. Говорят, что у Звучащей горы в Мазсалаце оно еще эффектней. Может быть. Мы эхо не коллекционировали. Теперь даже жаль. Неплохой бы получился сувенир. Рассказать обо всем увиденном невозможно. И не нужно. Если штрихи того, что особенно запомнилось, легли в душу, помогли понять и полюбить природу Латвии и жизнь ее народа, то не так уж важно, повторите ли вы наш маршрут, пройдете ли иными дорогами.
Их много, дорог, знакомящих с Латвией. Каждая чем-то привлекательна, имеет какие-то свои, только ей присущие, преимущества. Выбирайте.
Но на байдарке, ей-богу, лучше всего...
Лев Гурвич |